Палец на спуске - Страница 42


К оглавлению

42

А пан Беранек держал пока главный козырь в кармане.

— Если вы не знаете, кого я имею в виду, то я скажу: это тот самый деятель, который вчера в обед выступал по радио.

Несколько голов с любопытством повернулись к выступающему.

— Я лично, — продолжал Беранек, — находился на радио уже с утра, меня пригласил один добрый знакомый. Там с этим Пешеком в порядке подготовки пришлось побеседовать. Слышал ли кто-нибудь, что он потом говорил по радио?..

Добрая половина присутствующих помнила выступление и поэтому проявляла интерес к этому делу.

— Вот видите! И если вы думаете, что это просто болтливый придурковатый старик, то вы ошибаетесь. Сегодня утром один честный гражданин из этого села сообщил мне, что товарищ Якуб Пешек, дававший нам добрые советы, как жить, является обычным антигосударственным элементом! — Любопытство аудитории пан Беранек тут же удовлетворил: — Дело в том, что этот старикашка до сих пор необоснованно и противозаконно хранит винтовку, которую использует в браконьерских целях.

Часть членов комитета сжали кулаки, а пан Беранек опросил согласия на то, чтобы ему разрешили с несколькими уже подготовленными людьми сегодня после обеда конфисковать эту винтовку.

Все были согласны. Но председатель подчеркнул, что их согласие пока еще не носит законного характера, на что пан Беранек возразил:

— Именно поэтому попробуем в этой дыре уже сегодня. Мы увидим, что будет предпринято и найдутся ли люди, которые встанут на его сторону.

Некоторые члены комитета с тревогой посмотрели на пана Беранека. Подобная акция, если ему повезет (а почему бы и нет?), серьезно повысит и укрепит вес и положение этого незадачливого учителя, отправленного на пенсию. И они стали раздумывать, как бы не отстать от пана Беранека.

По дороге на радио Ярослав не почувствовал облегчения. Наоборот, его настроение еще больше упало, когда он подумал, что в будущем ничего хорошего его не ждет. Он протиснулся через приоткрытые железные ворота, поздоровался со швейцаром. На лестнице на второй этаж он встретил редактора Фулина. Шел десятый час, то есть настало время в первый раз сбегать в расположенный напротив радиокомитета «Шанхай».

— Почему ты не был на совещании? — спросил Фулин и внимательно взглянул Ярославу в глаза. Он с трудом скрывал свое любопытство, пытаясь замаскировать его свойственным ему ироническим тоном.

Ярослав удивился, но внешне сохранил спокойствие. У него не было особого желания вступать в разговор с Фулином. Тот рассмеялся:

— Не хочешь ли ты сказать, что не знал о совещании?

— Что тебе от меня надо?

— Чтобы ты пошел со мной выпить пива. В этой пивнушке иногда можно услышать занятные вещи.

Еще вчера Ярослав не пошел бы распивать пиво вместе с Фулином. Дело в том, что Фулин был известен как циничный мерзавец, способный оболгать любого человека. Делал он это с особой лихостью, находя, видимо, в распространении сплетен удовольствие. До сих пор ему все сходило с рук. Обычно люди хотят знать, что о них говорят другие, и тут Фулин проявляет твердость характера: он всегда говорит только правду, Ярослав полагал, что узнает от него важные, возможно, решающие новости. Так оно и случилось.

— Я знал, что тебя не позвали.

«Вот, значит, как далеко зашли со мной дела! Вот куда я докатился!» Недовольство Ярослава самим собой принимало циничные формы, хотя раньше он просто не переносил подобных мыслей.

Когда бокал крепкого двенадцатиградусного пива звякнул о поднос, глаза Фулина засверкали. Он вытер края бокала ладонью, после чего с удовольствием сделал несколько глотков.

Ярослав смотрел на него усталым взглядом. Ему сделалось еще тоскливее. Фулин — способный человек и редактор. Владеет несколькими иностранными языками, которые, по правде говоря, сам не знает, когда изучал. С другой стороны, в свои почти тридцать лет он казался конченым человеком. Говорили, что он много пьет. У Ярослава же сложилось впечатление, что дело обстоит иначе. Фулин начал пить после того, как понял, что из всех его качеств люди больше всего ценят не талант, а умение видеть их насквозь и смело говорить об этом. Он, видимо, чувствовал, что грань между подлинными ценностями и ничтожеством подобна волоску…

Ярослав потер щеки ладонью. Откуда только берутся такие мысли!

— Ты совершил ошибку. Вчера оказался не на высоте, — без обиняков заявил Фулин.

— А что, по-твоему, должен был я делать?

— По-моему? Ну, дружище!.. — Он произнес это так, словно Ярослав свалился сюда с луны. — Ты должен был утереть нос своему тестю, понимаешь, тестю! Именно в этом все дело. А ты начал говорить в примирительном духе. — Фулин замолчал, и глаза его потухли.

Нового пока он ничего не сказал. Все это Ярославу известно. Это еще вчера стало ему ясно. Именно поэтому он чувствует, что грань между подлинными ценностями и ничтожеством… Ярослав снова потирает щеки. Фулин, конечно, не все сказал.

— Сегодня, дружище, уже не время для примирений. Все уже. Вчера у тебя оставался последний шанс.

— Как тебя понимать?

— Так, что утром тебе надо было прийти на совещание.

— Вы меня не пригласили.

— Вот именно!

Наступила пауза. Оба сделали вид, что говорить больше не о чем.

— Директор надеется, что ты меня проинформируешь сразу же после совещания? — спросил Ярослав.

— Меня это не интересует. И, как мне кажется, директора тоже.

Почему этот человек создан для того, чтобы люди его ненавидели? Ярослав, прищурившись, рассматривал лицо Фулина, с которого никогда не сходила ироническая усмешка. Человек, говорящий только чистую правду!

42