Ярослав дал знать появившемуся хозяину, что на его долю выпивки приносить не надо. Тот кивнул и елейным голосом проговорил:
— Мне все равно, пан кладовщик, но у вас с собой автомашина…
Вилем сердито махнул рукой, и хозяин удалился.
— Это называется автомашиной! — показал Вилем на видневшийся за окном старый черный «тудор» с красным верхом.
Ярослав молча встал, заплатил в кассу и вышел. Ему стало еще хуже, чем до прихода в кафе, несмотря на выпитую воду. Он почувствовал еще большую жажду и опустошенность, а от этого и еще большее отвращение к самому себе… «Разве я не человек? Человек! Имею право на жизнь! Могу жить?..» — звучали в ушах слова Вилема. Разве можно, чтобы все это было настолько глупо, примитивно, ничтожно? Ярослав презирал себя, ибо чувствовал, что жизнь идет мимо него, а он бездействует. Хуже того! Он не знает, что нужно делать. А всего хуже то, что он не знает, предпринял бы он что-либо, если бы знал, что делать, или нет.
Ему пришла в голову мысль, что люди, подобные Вилему Штембере, способны на все. Они, конечно, имеют право на жизнь. А сколько таких людей? Сколько? Это ему неизвестно. Он знает, что подобные люди были, есть и будут. Но неужели они всегда так кричат о себе?
Ярослав, который жил до сего времени спокойно, умеренно, был доволен самим собой и не допускал мысли, что могут наступить изменения, вдруг почувствовал опасение, как бы не произошло что-нибудь такое, от чего перехватит дух. А теперь, мучимый неизвестностью и страхом, он не знал, что делать.
В помещениях одного из небольших клубов было уютно и спокойно. На стенах все еще красовались лозунги, плакаты и проекты оформления майского праздника студентов. Вскоре после этого события студенты разъехались в разные стороны, а люди, обосновавшиеся в клубе, не имели никаких оснований что-либо менять в его оформлении. За три прошедших месяца на стенах ничего не устарело: ни призыв к отмене изучения марксизма в качестве обязательного предмета, ни некоторые высказывания Масарика. Все еще сохранял силу майский лозунг: «Дубчек — это наш Яношик». Пожалуй, устарел только один транспарант, надпись на котором сделалась сейчас загадочной: «Поставьте точку, уберите Клечку!» Дело в том, что этот Клечка, работавший в отделе вузов обкома КПЧ, теперь уже снят с поста за консерватизм.
В такой обстановке собрался на заседание областной комитет. Присутствовали все члены комитета — 21 человек. Заседание было объявлено секретным. На повестке дня стоял всего один вопрос, не считая дискуссии.
Председательствующий — старый политикан из числа бывших социал-демократов — открыл заседание следующими словами:
— Время сорвало все покровы, мир будет преображен…
Решив утром начать сегодняшнее заседание этой видоизмененной цитатой, он пожалел, что не является ее автором. А мог бы стать им! Он уже написал три книги, причем одна из них оказалась с автографом Бенеша. Это был курьезный случай! 1 мая 1946 года Бенеш должен был выступать в городе от имени социал-демократов. Теперешний председательствующий, желая похвалиться тогда выпуском в свет своей новой книжки, протянул ее Бенешу. Всегда остроумный и притворно радушный, Бенеш расписался на книге, полагая, что у него просят личный автограф.
Председательствующий сделал небольшую паузу.
— Я признателен членам нашей комиссии за проделанную ими работу, результаты которой мы все вместе сегодня обсуждаем. Речь идет о тщательно выверенном списке лиц, которые своими действиями, поведением и навязыванием азиатских методов загубили наши лучшие годы. Это список лиц, которые в грядущие дни и недели не могут уже быть ни чем иным, кроме как препятствием для выполнения нашей миссии. Поэтому мы будем не только брать их на учет, но и следовать за ними и… — Здесь он ухмыльнулся и стукнул всеми десятью пальцами по столу, добавив лишь словечко «Ну!». (Он ведь тоже гуманист!)
Каждый член комитета получил по несколько страниц списка. Вместе со своей группой он был обязан позаботиться об этих людях. Группы во главе с членами комитета были созданы практически на нелегальной основе. Забота о занесенных в список лицах должна была заключаться в том, чтобы непосредственно перед съездом КПЧ и во время его работы не выпускать ни одного из этих лиц из своего поля зрения, а если вдруг кто-то из них выскажет по поводу съезда и его решений отрицательное мнение, тогда разрешается делать все. О том, что подразумевается под словом «все», не говорилось. Но всем уже давно прекрасно известно, что битье стекол — самая безобидная детская шалость. (Ведь в печати как бы мимоходом уже появились несколько сообщений о таинственных ящиках, в которых якобы было найдено неизвестно кому принадлежащее оружие!)
Разговор поначалу развивался медленно, его приходилось подстегивать, словно юлу, чтобы она не перестала вращаться.
— Можно узнать, сколько всего человек в этом списке?
— Можно. Пока пятьсот двенадцать.
— Говоришь «пока», значит, список неполный.
— Вопрос: все ли там коммунисты?
— С ума ты сошел! Если некоторые коммунисты могут идти вместе с нами, то логика подсказывает, что в списке есть и так называемые беспартийные.
И так далее.
Потом попросил слова пан бывший учитель Зденек Беранек:
— Меня интересует, есть ли у кого в списке Якуб Пешек из Бржезан. У меня его нет.
Вначале показалось, что собравшиеся рассердятся на пана Беранека, поскольку у каждого из сидящих здесь есть на примете свой собственный «избранник», но не все они пока попали в список. Однако все дисциплинированно молчали, чтобы не обременять заботами весь комитет.