Палец на спуске - Страница 18

Мучился он, конечно, просто из врожденной деликатности и, галантности. С самой первой минуты он знал, что зайдет к Машиным. Он не стал ломать голову, придумывая повод для своего визита. Квартиросъемщики уже давно привыкли к визитам управдома, так как шустрость вчерашнего владельца трех домов в сочетании с заботливостью сегодняшнего управдома просто неодолима.

— Не помешаю? Могу ли я к вам на минутку?

Всякий раз, когда произносились эти слова, тело товарища управдома само по себе принимало определенную форму. Руки наполовину опущены к бедрам, на полпальца спрятаны за старческими бедрами, позвоночник изогнут, словно при больной пояснице, голова покачивается, как у кивающих псов, что ставятся в кабине автомобиля перед задним стеклом.

— Проходите и садитесь, пан Гавличек!..

Продолжительный и изучающий взгляд управдома остановился на Алоисе.

— Познакомьтесь, пожалуйста. Отец! — Ярослав указал на Алоиса. — А это пан Гавличек, наш управдом.

Час назад пан Гавличек слышал по радио выступление Якуба Пешека — отца пани учительницы Машиновой. Когда-то, в старые времена, каждый порядочный женатый человек имел двух отцов, а не отца и тестя. Здороваясь за руку с Алоисом, управдом был убежден, что перед ним Якуб Пешек.

Испытующий взгляд на этот раз был необычно долгим. Потом «кивающий пес» сказал:

— Я зашел просто так, немного поговорить. Несколько минут назад я слушал радио.

— По этому поводу не мешало бы и выпить, верно? — спросил Алоис, кивнув на стол, где уже стояли три рюмки и почти полная бутылка виски из запасов Ярослава.

Пан Гавличек не мог поверить своим глазам. Неужели этот человек, который сейчас выпил и аппетитно причмокнул, тот самый революционер, который час назад говорил, словно священник? А теперь?! Он берет бутылку, снова наливает и произносит: «А теперь и вторую, чтобы мы не хромали». Очевидно, этот сумасшедший думает, что час назад он гениально выступил по радио, и теперь по этому поводу хочет заложить за воротник.

Мария принесла тарелку с палочками к пиву и вину, а Алоис сказал:

— Как говорят, бог любит троицу! — И опять разлил виски по рюмкам.

Пан Гавличек перевернул в себя содержимое третьей рюмки тем особым способом, в котором уже только один отведенный и торчащий к потолку согнутый мизинец говорил о бывшем офицерском этикете и элегантности, и потом проговорил вкрадчиво:

— Могу ли я вас, пан Пешек, спросить кое о чем? Только что вы говорили о них, но мне не совсем понятно…

Ярослав удивленно взглянул на управдома и не мог не улыбнуться. Алоис вытаращил глаза и расхохотался. Уже давно он так не смеялся. Да разве не засмеешься от такого?!

— Это не Якуб Пешек, пан Гавличек! Это мой отец, Алоис Машин.

В это время зазвонил телефон. Ярослав встал и вышел в прихожую. Он поднял трубку и почувствовал, что за его спиной остановилась взволнованная Мария.

В комнате между тем происходило великое братание. О существовании Алоиса Машина и о главных этапах его жизненного пути управдом Гавличек знает уже много лет. Дело в том, что в многоквартирных домах происходят интересные вещи: очень часто при вселении там сходятся люди, которые никогда в жизни раньше не встречались, и через несколько недель оказывается, что мир очень тесен. Хороший знакомый жильца с первого этажа оказывается хорошим знакомым, например, пана Клоучека с пятого этажа, и сеть сведений о жизни какого-либо лица расширяется.

Время, когда людям становилось стыдно смотреть друг другу в глава из-за того, что кто-то из них на какое-то время становился страдальцем, уже прошло. Теперь, наоборот, казалось, что тот, кто провел в тюрьмах хотя бы небольшое время, становился почти героем. Поэтому достаточно было нескольких слов, чтобы оба старика поняли друг друга и крепко обнялись…

Ярослав держал телефонную трубку и почти все время молчал, кивая головой, как будто слушал сообщение прогноза погоды. Он повернулся так, чтобы и Мария могла по возможности что-нибудь услышать.

То, что услышала она, было отвратительно. И произнесено это было каким-то странным тоном. Временами тон был дружелюбным и веселым, но потом сразу же без какого-либо перехода он срывался в злобные выкрики.

Ярослав без слов положил трубку.

— Аноним? — спросила Мария.

Ярослав вздохнул. Те времена, когда ругательств позволяли себе только анонимы, уже, очевидно, прошли.

— Координационной комитет. Выдергивали друг у друга трубку, — сказал Ярослав. — Каждый хотел поговорить.

— А чего они, собственно, хотят?

— Я должен им дать понять, что с тем, что говорил Якуб, не имею ничего общего.

— А что будет, если ты этого не сделаешь?

Марии было понятно, что ничего подобного Ярослав сделать не может, но вид мужа говорил о том, что ему сейчас тяжело. Ведь еще не прошло и двух часов после того, как он хотел примирить обе стороны, найти и на той, и на другой недостатки и выделить то общее, что объединяет эти две точки зрения. Он, собственно, не делал ничего такого, что бы могло заслужить такие грубые окрики из координационного комитета. Может быть, это из-за речи в зимнем саду? Интересно, как бы вела себя Мария, если бы была там?

Он пожал плечами:

— Не знаю, что они предпримут, если я этого не сделаю. Я просто не в состоянии представить себе такое.

Из комнаты до них долетел громкий смех. Они переглянулись и пошли к гостям…

Как только Ярослав с Марией вошли, Алоис встал с рюмкой в руке (те несколько минут, пока супруги отсутствовали, он не терял времени даром: бутылка была уже почти пуста), поднял вторую руку и торжественно начал: