Предубеждение Ванека в отношении Якуба в течение многих лет состояло в том, что тот чересчур долго и много командовал. Это не нравится людям. Чехословацкая весна родила в душе Ванека, как и в душах многих других людей такого типа, представление: «А теперь командовать будем мы! Теперь я, теперь, так сказать, все мы стали хозяевами своей судьбы». И Ванек о себе лично думал, что в случае необходимости сумел бы управлять и командовать.
«Но ведь Якуб-то свой, деревенский, он живет среди нас, пьет воду из наших колодцев и пиво в нашем трактире, и пусть катятся к черту все, кто не понимает этой истины! А этот умник — чужак чужаком!» Ванека словно осенила мысль, что дело тут вовсе не в седом Якубе и его ржавой винтовке. Он вдруг совершенно ясно осознал, что если и должен властвовать на их бржезанской навозной куче новый петух вместо Якуба или Шпички, то им никак не может быть какой-то чужак со стороны, а только люди вроде, например, учителя Ержабека или же, наконец, его самого, Ванека. А почему бы и нет?
Придя на почту, он захлопнул за собой двери и закрылся в своей канцелярии, показавшейся ему на этот раз собачьей конурой.
Вацлав не удивлялся тому, что с полным безразличием смотрит на небо, вместо того чтобы с волнением ждать командира и лихорадочно думать, что же могло случиться. Таков один из крайних способов, к которому прибегают летчики, чтобы хоть на несколько минут обрести необходимое им равновесие: пусть все летит к дьяволу, главное, что трава зеленеет, воздух прозрачен, а земля круглая! Летчики отлично знают, что такое состояние долго не сохранишь, и поэтому взаимно следят друг за другом, чтобы никто не злоупотреблял столь простым приемом. Это было бы началом конца. Но бывают ведь и иные ситуации…
На шоссе появляется газик, совершает полукруг по бетонке, соединяющей обе полосы, и подъезжает к дежурному помещению. Из машины, сгорбившись, вылезает полковник Каркош. Кивнув головой Вацлаву, он заходит в помещение и усаживается в комнате, где на полках аккуратно уложены кислородные приборы и герметические шлемы. Разговор полковник начинает без вступления:
— Звонил некий Ванек, заведующий почтой в Бржезанах… — Тут он останавливается, чтобы привести свои мысли в порядок. — Солдат, живущий в неведении о происходящем, — плохой солдат. Недобрые вести угнетают человека, а правда придает силу. Лучше знать неприятные вещи, чем жить как безмозглая овца. Так вот, он позвонил и сообщил, что несколько минут назад какой-то приехавший из города человек, сопровождаемый группой людей из деревни, вышел из трактира, где они больше часа совещались. Все они направились к твоему отцу Якубу. Идут они туда, чтобы отобрать у него винтовку, которую он будто бы хранит тайком, и заодно свести с ним счеты. — Помолчав минуту, командир тихо произнес: — В Америке это называется судом Линча.
Вацлаву было известно, что Алоис Машин на сегодня назначил какое-то совещание. Но об этом ли идет речь?
— Хочешь, тебя подменят? — сухо спросил полковник.
— Давно он звонил?
— Прошло около десяти минут.
— Когда они вышли из трактира?
— Сказал, что несколько минут назад.
Вацлав готов был попросить снять его с дежурства, чтобы он мог выехать как можно быстрее в Бржезаны. Минут за 30—35 можно добраться. Наверное, еще не будет поздно. Но удерживала его лишь одна мысль: сумеет ли он в Бржезанах действовать разумно?
— Что же это делается, командир? — произнес он, и в его голосе прозвучали не страх и волнение, а печаль.
Каркош бросил на Вацлава продолжительный взгляд и ответил, вздыхая:
— Мерзость! Больше ничего не знаю, ничего.
Вацлав понимал, что, как старый, опытный и дисциплинированный солдат, он должен уметь владеть собой в любой обстановке. И он уже был готов изложить просьбу о снятии с дежурства, как вдруг раздался звук сирены.
Теперь было поздно делать что-либо.
За пять минут до этого сигнала два веселых парня уселись в двухместный истребитель, стоящий на аэродроме в нескольких десятках километров от Мюнхена. Им была поставлена любопытная задача: пролететь немного на восток и оценить ситуацию. В стране, куда они должны лететь, происходят сенсационные вещи. Они летят, чтобы взглянуть на эту страну сверху, так как из окон «мерседесов» на нее вот уже несколько месяцев смотрят туристы истинные и мнимые. Летчикам сказано куда лететь, и все. Цели своего полета они не знают. Впрочем, летчикам об этом говорится не всегда.
Они не знают (и знать не могут), что в район их аэродрома незаметно прибыло несколько особых групп, в которых, правда, людей немного, зато страшно много автофургонов с различной вычислительной и электронной техникой. Они не знают, что в ста километрах южнее аэродрома уже давно начали передвижение несколько танковых дивизий. Они не знают и того, что господа из тайных служб и генеральных штабов ухмыляются, поскольку некоторые чехословацкие военные чины начали разбалтывать военную тайну, в том числе по пражскому радио и телевидению.
Всего этого не знали два веселых летчика. Они лишь догадывались, что сегодняшний полет не будет прогулкой. Да и какой тогда смысл туда лететь? На прогулки ездят девчонки из пансионов. А они боевые летчики!
Им отдан приказ пролететь по треугольнику Железна Руда, Пльзень, Будеевице, Железна Руда. Лететь с возможно малой скоростью. В случае встречи не сопротивляться, в крайнем случае симулировать неисправность приборов и потерю ориентации.
Цель этого полета, о которой им, конечно, не сказали, состояла в том, чтобы прощупать морально-боевое состояние зенитных и авиационных частей чехословацкой армии, а в конечном счете и ее командования.