Палец на спуске - Страница 34

Некуда: Ах так! Вы тут не знаете, что происходит в Чехословакии! — Он встал, заложил руки за спину и начал покачиваться на носках. — Тогда я вам об этом расскажу. Чехословакия стоит на пороге самой замечательной эпохи в своей истории, но некоторые консерваторы вставляют ей палки в колеса. — Он оглянулся на Вацлава. Видно, он забыл лишь о том, что тот не переносит, когда люди стоят. — Вы этого не знаете?

Каркош: Извините, но я что-то не понимаю. Что вы подразумеваете под «самой замечательной эпохой»? Вы решили наконец покончить с мировым капитализмом?

Вацлав обернулся и взглянул на командира. Ему не поверилось, что тот способен на подобную иронию.

Некуда: Я подразумеваю под этим то, что мы в состоянии наконец стать ведущей силой в Европе независимо от какой-либо внешней силы. И не разыгрывайте меня!

Каркош: Нам только неясно, как все это увязать с аварией самолета.

Некуда (раздраженно): Зато это связано с некоторыми безответственными речами по радио…

Вацлав встал, и Некуда с опаской сделал несколько шагов назад. Вацлав подал Каркошу руку.

Пешек: Товарищ командир, я пойду проверить готовность к завтрашнему дню. Наши планы изменились. Не беспокойся, я обо всем позабочусь.

Из кабинета полковника Каркоша Вацлав пошел к себе в кабинет, где и сидел, «как убитый». Потом он побывал на вышке, в диспетчерском зале, в подразделениях. Лишь часа через два отправился Пешек домой, думая о том, что завтрашнее боевое дежурство вместо капитана Мартинека, по всей видимости, будет его последним дежурством.

Милена возвратилась из города позже, нежели рассчитывала. Около часу дня закончился ее визит к врачу, после чего на несколько часов она стала легкомысленным человеком. Надо сказать, что легкомысленное поведение ее носит специфический характер. Чтобы оно прекратилось, ей достаточно сказать себе одно только слово: «Пора!» Привлекательность этой игры состоит в том, что ее никогда не загадываешь заранее. Сигнал к ее началу должен созреть сам собой.

А дело было так. Старенький доктор остался вполне доволен. Он улыбался, смеялся, покачивал и крутил своей кудрявой головкой.

— Так, сударыня, — он принципиально применял это обращение, вкладывая в него точно отмеренную порцию иронии, — мне кажется, вы наконец преодолели переходный возраст, а вместе с ним и ваше хроническое воспаление, приобретенное в холодной вокзальной кассе. Я думаю, что скоро мы с вами встретимся в конце коридора. — Там находилось родильное отделение.

Оказавшись на улице и проходя по парку перед клиникой, Милена еще ничего не ощущала. Бывает у человека так, что долгожданное радостное известие он в первый момент не приемлет, словно не слышит его. Только за парком, на центральной улице, Милена поняла, о чем говорил доктор. Рядом с трамвайной остановкой она увидела очередь за мороженым. Разноцветный зонтик над автоматом сбился в сторону, и все это сооружение вместе с очередью напоминало огромного головастика с пестрой головой и сморщенным хвостиком. Милена встала в конец очереди, превратившись на минуту в последнее звено этого коротенького хвоста. И тут ей вдруг захотелось порезвиться и попрыгать, подобно рыбке, из стороны в сторону, чтобы продвинуть немного вперед всю эту змейку, а вместе с ней и пеструю голову.

Одному господу богу, однако, ведомо, почему она этого не сделала, хотя имела на то веские причины. Стоящие впереди нее тоже имеют причины делать и то и другое, тем не менее ведут себя спокойно, стоят, ожидая своей очереди. Размышления на эту тему, а также ушедшие два трамвая, пока до нее дошла очередь, вылились в коротенькое слово: «Пора!» Ушли два трамвая. Значит, пройдут еще двадцать! Вот лижешь мороженое, словно маленькая девочка, а потом еще чего-нибудь захочешь. Впервые Милена почувствовала жар в груди, спазмы сдавили горло.

Времени впереди еще достаточно, еще когда будет школа, первый класс — побеленные стены, вымытые парты, девочки в синих юбочках, некоторые ребята уже в длинных брюках. На столе букеты. Милена глубоко вздохнула. Несмотря на холод от мороженого, жар в груди не проходил, а, кажется, становился сильнее.

А что, если поплакать? Нет, лучше быть веселой!

Милена не подозревала, что, вернувшись домой, она не застанет Вацлава, не узнает, что он с большой поспешностью поехал к отцу. В тот момент, когда голос папаши Якуба раздавался в эфире, заставляя многих слушателей радоваться или злиться, как раз закончился осмотр и она беседовала со стареньким доктором. И было хорошо, что она не слышала выступления Якуба. В последнее время она невольно стремилась быть занятой прежде всего самой собой. Она не особенно утруждала себя раздумьями. После девяти лет горьких разочарований от раздумий было мало толку. У Милены все заботы концентрировались на Вацлаве. Пани офицерша превосходно знает не только все тяготы воинской жизни, но прежде всего особенности характера своего мужа. Она пользуется этим умело, как хороший художник: если наступает день, минута, даже секунда, окрашенные слишком ярко в зеленые тона, надо добавить немного красной краски, и тогда любой скажет, что видит перед собой пример гармонии, поскольку зеленый и красный цвета дополняют друг друга. В подобных делах Милена была волшебницей. Ведь так поступает самый опытный художник, когда у него не хватает одной из основных красок (например, голубой — цве́та нашей планеты).

Для Вацлава Милена была и женой и ребенком. Но ее трезвый ум уже давно подсказал ей, что это лишь временное явление. Как долго сохранится такое положение, сказать трудно. Некоторые люди могут прожить так до самой смерти. Милене иногда очень хотелось, чтобы Вацлав, придя однажды домой, позабыл бы о ее существовании, не обнял при встрече, даже слегка оттолкнул ее от себя и сразу же помчался к детской кроватке.