Палец на спуске - Страница 31

— Товарищ подполковник! Летчик капитан Мартинек… двадцать минут назад эвакуирован с переломом руки и ушибом головы. В остальном все нормально, шутил и… говорил что-то непонятное.

— Что же он говорил?

— Товарищ подполковник… он сказал, что это пакость, что у самолета испортились насосы… Вот я теперь охраняю, пока не придет комиссия. — Вахмистр тоже улыбнулся, заметив усмешку на лице Вацлава.

Сломанная рука! Это самое лучшее из всего, что могло произойти. И голова цела, ее, видно, не повредил. Но как, собственно говоря, это могло произойти? Вацлав огляделся. По примятому клеверу и следам на пашне легко можно было определить направление падения самолета. Какое тут падение! На расстоянии добрых четырехсот метров ясно просматривались три следа от шасси вплоть до того темно-зеленого места в пятидесяти метрах от обломков самолета. Совершенно очевидная и типичная вынужденная посадка. Вон до того места! Вацлав побежал туда. Вступив в заросли старого, густого, засоренного бурьяном клевера, он сразу же наткнулся на позабытую ржавую ограду. Не совсем позабытую, однако, если судить по тому, что не один, видно, год сенокосилки объезжали ее и оставляли нетронутой. Вацлав усилием воли подавил в себе злость и попросил вахмистра очистить поле от людей, пока не приедет комиссия.

Затем он отвез отца на площадь.

— Мне нужно побыстрее назад. Понимаешь?..

Якуб согласно кивнул. Тихо урчал мотор. Несколько минут они сидели молча, хотя думали об одном и том же: сейчас они похожи на людей, которым нечего сказать, но для разговора не хватило бы и целых суток.

— Завтра здесь должно состояться какое-то заседание, — произнес наконец Вацлав.

— Да, заседание комитета. А откуда ты об этом узнал?

— Нет, другое. Созывает его дед Алоис…

Якуб улыбнулся.

— Не смейся, у них есть… — Вацлав не договорил. Что у них на самом деле есть: злые языки, острые зубы или желание кусаться? Он этого не знает.

Якуб спокойно ответил:

— Не надо это драматизировать, Вацлав. Я ведь здесь дома.

Больше они ничего не сказали. И это было к лучшему. Они понимали друг друга, все было ясным, лишние слова были ни к чему.

Якуб положил руку на колено Вацлаву:

— Ну, передавай привет Милене!

— Приеду, как только немного освобожусь.

— Надеюсь, что это будет раньше, чем через полгода! — усмехнулся отец, вылезая из машины. Он совсем забыл про выпотрошенные форели, завернутые в крапиву и чистое полотенце.

А Вацлав, выехав на шоссе, довел скорость до ста километров, а на государственной автомагистрали — до ста двадцати. Он не любил, когда жизнь вдруг подбрасывала проблемы, которых не ждешь.

При первом взгляде на Мартинека Вацлав успокоился: тот сидел на кровати, помешивая кофе правой рукой. Левая рука его покоилась в гипсе, на голове была повязка. Отнюдь не калека на костылях.

— Как у тебя с головой? — спросил Вацлав, подходя к кровати, и, когда Мартинек с улыбкой ответил, что удар был совсем незначительным, чтобы получить сотрясение мозга, началась обычная беседа посетителя с больным.

— Ничего себе незначительный! Крылья на полметра врезались в землю!

— У меня не такие уж острые ребра.

Он отпил кофе, причмокнул языком и посмотрел на Вацлава. Взгляд его был печален, но в глазах светилась необычная мягкость, скорее даже нежность, а может быть, и благодарность за такой «пустяк», что он остался в живых и не превратился в калеку. Вместе с этим в его взгляде угадывался и немой вопрос.

— Судя по тебе, через месяц будешь сидеть в самолете.

— Надеюсь, — ответил капитан, улыбнувшись. Не эта мысль вертелась в его перевязанной голове. Он высказал ее вслух сам: — Если только меня к нему подпустят…

— Что ты еще подумал?

Капитан промолчал, снова отпил кофе.

— Четыре происшествия за последние два года, — продолжал он, — да сегодня еще два. Сам не понимаю, как возможно все это натворить.

— За последнее происшествие ты не отвечаешь.

— Как это понять? — спросил летчик, и глаза его вдруг заблестели.

— Я был там сегодня. До приезда комиссии. Там находится заброшенная ограда, которую ты не мог заметить. Если бы не это, тебя бы еще и наградили за сохранение машины и мастерски выполненную вынужденную посадку.

— Вот видишь, как мне не повезло! Увидит ли эту ограду комиссия?

— Это… — Вацлав запнулся, но закончил уверенно: — Само собой разумеется!

И каждый подумал при этом, что все будет зависеть от состава комиссии.

Они молчали. Вошла сестра и подала Вацлаву кофе, который попросил ее принести лечащий врач, надпоручик. Вацлав спросил капитана, надо ли что-нибудь передать жене, друзьям.

— Да она и сама приедет. Вот-вот появится. Сам увидишь, как будет меня чистить. А в полку расскажи, что мне вся эта история очень неприятна. Весьма неприятна, но я тут ни при чем. А завтра утром я должен был заступить на дежурство…

— Это тебя пусть не волнует.

— Кого назначишь?

— Сам пойду.

— Почему именно ты?

Вацлав помолчал, а потом, похлопав Мартинека по здоровой руке, ответил с улыбкой:

— Открою секрет, который ты будешь иметь возможность разболтать после своего возвращения. Через пять дней иду на свалку, поэтому хочется последний раз принести пользу.

Сейчас, если бы это было возможно, Мартинек отдал бы Вацлаву в знак благодарности свою переломанную руку в гипсе. Хотя бы на этот месяц, пока ему придется жить надеждой. «Прямо какая-то комедия! Я сотворил с машиной три сальто-мортале, а этот спокойный старикан, который за свою жизнь не обидел, наверное, и мухи, идет теперь в запас».