Дальше никакого театра уже не было. Капитан Мартинек залез в кабину элегантного самолета, который летчики за его относительно маленькую скорость любя называют «самокатом», а прапорщик Нахтман отошел к «мигам», на которых летали летчики первой эскадрильи и которые надо было дозаправить. Мартинек включил радио.
— Я — Сорок второй. Прошу разрешения на запуск двигателя.
— Запуск разрешаю!
Самолет задрожал. В течение положенного времени прогрева Мартинек несколько раз проверил показания приборов, тормоза и руль управления. Это делалось заученными автоматическими движениями, и жена капитана переживала иногда веселые минуты, когда Мартинек влезал в свою «эмбечку» и проделывал в кабине какие-то неуловимые движения, ища рычаги, которых не было.
Все было в норме.
— Я — Сорок второй. Прошу разрешения занять место на полосе.
— Подожди тридцать секунд. Садится Четыреста шестьдесят третий. Понаблюдай, он садится здесь у нас впервые.
Четыреста шестьдесят третий — это поручик Алеш, который полчаса назад в раздевалке так рассудительно беседовал с капитаном Мартинеком. На посадку он шел хорошо. Правильно нашел точку первого соприкосновения с землей. Только, когда он сел, переднее колесо оставалось еще метрах в трех над землей и самолет несся с поднятым носом, как ракета на пусковой установке. В течение этих двухсот метров подполковник Кршиванец успел сказать в микрофон:
— Хорошо, теперь немножечко притормози! — А потом добавил уже для себя: — Дать бы тебе под зад! (Пока машина не остановится, никогда никому нельзя говорить, что он что-то сделал плохо. Для этого будет достаточно времени потом. Прикрикнешь на кого-нибудь, начнет кувыркаться.)
Четыреста шестьдесят третий наконец с шумом опустился на переднюю стойку и начал замедлять бег. Мартинек нажал на кнопку микрофона:
— Я посмотрел. Спасибо. Могу теперь я?
— Как вы запрашиваете, товарищ капитан?
Мартинек послушно и точно по правилам запросил разрешение.
Остановившись в начале взлетно-посадочной полосы и поставив самолет на тормоза, он проверил работу двигателя на максимальных оборотах, затем запросил разрешение на взлет.
— Взлет разрешаю!
Расстояние, необходимое для разбега, он сократил метров на сто пятьдесят. Подполковник Кршиванец внимательно наблюдал за ним с вышки и, улыбаясь, кивал большой головой. Как умеет работать этот парень!
— Докладывает Сорок второй. До свидания! Переключаю связь на Баворов.
Это было последнее, что услышали на вышке с «самоката» капитана Мартинека. Он еще не совсем исчез из поля зрения, когда стартовал следующий «миг» с поручиком и за «дельфином» перестали наблюдать. Через несколько минут он выйдет из зоны тренировочных полетов, а в Баворове его приведут на посадку.
Вокруг капитана Мартинека распростерлось приветливое небо. Все села и города он огибал, чтобы можно было лучше видеть под собой, а если обнаруживал маленькую человеческую фигурку, то махал крыльями. Полет в самолете вызывает особые ощущения, и так будет всегда, пока существует человечество. Капитан Мартинек с удовольствием осознает это. Однажды он взял к себе на дачу четырехлетнюю дочь соседа Нахтмана. В лесу эта малышка всякий раз, когда видела упавшее дерево, повторяла: «Ах эти дети! Ах эти дети!» Только позже Мартинек узнал, что девочка была впервые в настоящем лесу, а поскольку она знала только городской парк, то упавшее дерево было для нее делом рук плохих детей. Но через два дня она бегала по лесу словно обезьянка. Почему бы и нет? Человек жил в лесах тысячи лет. А сегодня уже известно, что дети могут быстрее научиться плавать, чем говорить. Все возможно! Но воздух? Не существует ни одного вида млекопитающих, которые бы могли летать (летучих мышей Мартинек относит скорее к насекомым), не говоря уже о более близких к человеку животных. Этим можно объяснить, почему абсолютное большинство людей не считается с тем фактом, что человек летает. Это воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Люди предпочитают смотреть соревнования мотоциклистов, нежели на летающий самолет. Однако те, которым факт полета запал в душу, не избавятся от этого волшебства до самой смерти: видишь крыло, тяжелое, как кирпичная стена, в нем находятся топливные баки, сложные стальные механизмы, системы управления и так далее, над ним и под ним — пустота, и только при столкновении с ветром оно дрожит. Однако ты знаешь, что воздух, проносящийся над крылом с большой скоростью, почти незаметной кривизной крыла настолько разрежается, что создает мощную подъемную силу. Чудо! Площадь крыла у МиГ-19 составляет двадцать пять квадратных метров. И поднимает оно шесть тонн. На каждый метр шесть мешков картошки. Чудо! Творение природы и человека.
Капитану Мартинеку в общем все равно, на чем летать. Хотя нет. Иногда, а это бывает достаточно часто, он сам себя ловит на мысли о том, что когда-то, в 1910 году, летающие аппараты тоже назывались самолетами. Может быть, поэтому он так любит планеры. Из-за их поразительно маленькой скорости — уже при скорости шестьдесят километров в час трехсоткилограммовый планер держится в воздухе. И из-за той необычной тишины, которой на земле не бывает. И здесь услышишь бесчисленное множество звуков: протяжные, как звук молочных струй, ударяющих в дно подойника, время от времени о крыло будто шлепается мокрая тряпка и таинственный гном что-то бормочет, будто учит французский. Но в общем — это тишина.
В Баворове капитан Мартинек вручил командиру запечатанный конверт и передал ему просьбу полковника Каркоша. Затем он перебросился несколькими словами с подвернувшимися ребятами и полетел домой.